Человек с безмолвного холма

В Сайлент Хилл я приехал исключительно потому, что мне надоело мое предыдущее место жительства. Я был не женат и поэтому мог совершенно свободно разъезжать туда-сюда. А этот город приготовил мне такой сюрприз, что я бежал оттуда в одних трусах.

По профессии я — психиатр; и именно моя профессия свела меня с человеком, изменившим мою жизнь. В местной психиатрической клинике, как впрочем, и во всех других, была острая нехватка кадров и, поэтому на работу меня взяли в первый же день и даже выделили (в кредит, конечно же) небольшую комнату в гостинице неподалеку. Мои новые сослуживцы были очень удивлены, что в первый день работы я решил познакомиться не с ними, а со своими подопечными. А какой толк знакомиться с сослуживцами, они все нормальные люди, а я приехал в этот город, чтобы развеять скуку, получить новые впечатления и ощущения и естественно увеличить свои познания в области психиатрии. О, да! Как раз тут я и встретил человека, которого не забуду до конца своих дней. Даже через много лет после пережитого мне снятся кошмары. Причем кошмары эти настолько ужасны, что я просыпаюсь по ночам от собственного оглушительного вопля ужаса, весь в холодном поту, а руки и ноги трясутся так, будто на меня напала болезнь Паркинсона. Да и из старых шрамов до сих пор сочится черная кровь.

Он был одним из пациентов той клиники. Диагноз его выглядел совершенно обычно: «Полная апатия к окружающей действительности с острыми приступами паранойи вследствие глубочайшей психической травмы. Происхождение травмы не установлено». Именно это «не установлено» и интересовало меня. Пришлось подробнейшим образом изучить все данные об этом человеке, имеющиеся в больнице. Меня поразило множество белых пятен в его биографии. Я две недели наблюдал за ним через камеры охраны и смотровое окошко в двери палаты. Он представлял собой жалкое зрелище: был худ и бледен, больничные одежды висели на нем мешками, сухие бледные пальцы рук все время копошились друг в друге, как два умирающих паука. Длинные, спутанные, изжелта белые волосы выдавали в этом несчастном некогда привлекательного блондина. Лоб, густо изборожденный морщинами, острый подбородок, бледно-желтый цвет лица и глаза! Никогда в жизни я не видел таких страшных глаз. Когда он смотрел на меня, я думал, что умру от ужаса. Казалось, он может убивать глазами.

Чтобы хоть что-нибудь разузнать о нем, я опросил весь персонал клиники от директора до работника котельной. Но никто не мог сказать ничего определенного. Удалось узнать только, что все в больнице зовут его Бешеный и еще, что пару раз в год у него случаются приступы ярости и в это время к нему никто не смеет подойти. «И что, вы не вводите ему никаких препаратов, чтобы остановить приступ?», — спросил я и услышал удивительный ответ: «Пробовали пару раз. Первый раз он выбил дверь палаты и одним движением руки снес голову дежурного санитара. После этого мы модернизировали его дверь так, что она выдержит пушечный выстрел в упор. А во второй раз он оторвал руки санитарам, которые его держали. С тех пор мы перестали его трогать и оставили даже мечты о его выздоровлении». «А если вводить препараты перед приступом?», — не унимался я. «Дело в том, что приступы происходят нерегулярно. Однажды у него было даже два приступа в один день, так Бешеный чуть не проломил стену в соседнюю камеру».

Своими глазами увидеть приступ мне пришлось всего через пару месяцев. Это было ужасно и в то же время захватывало дух. Хоть я и наблюдал все на мониторе в комнате охраны, но внутренности мои все равно холодели, а желудок сводило судорогой. Началось все довольно обычно: Бешеный начал раскачиваться взад-вперед, потом прибавились стоны и невнятное бормотание. Голос становился все громче и тверже, уже можно было разобрать слова: «Отпусти…отпусти. Он… не выдержит. Наказать его… Отпусти!!! Человек в камере взревел, и его вывернуло в неестественной позе. От этого вопля у меня в жилах застыла кровь. Было похоже, что его сейчас вывернет наизнанку: глаза закатились, изо рта пошла пена. Внезапно его какой-то неимоверной силой поставило на ноги. Бешеный кинулся на дверь и с размаху ударил в нее кулаком. Несмотря на изможденный вид, больной все-таки оставил в двери внушительную вмятину (А дверь то была стальная, цельнометаллическая!). Мы даже почувствовали, как задрожал пол операторской. А Бешеный тем временем снова взревел и принялся рвать подушки на стенах и полу. Это удавалось ему довольно легко, как руками, так и зубами, и при этом он не переставал реветь и рычать. Бешеный с легкостью порвал на себе больничную рубаху и начал ногтями пытаться содрать с себя шкуру. Отчасти ему это удалось. По груди и животу потекла кровь. Потом его опять стало выкручивать и выворачивать. Но рык быстро стихал и вскоре Бешеный совсем замолчал. Видно было, как тяжело он дышит. Грудь высоко вздымалась, он жадно хватал ртом воздух. Но даже в таком состоянии он зашевелился и пополз в ближайший угол. Там Бешеный стал мазать что-то кровью на уцелевших подушках, при этом он говорил, и в голосе его слышалось торжество: «Все их они забрали у меня. Я отомщу им за это. Но это им не отнять. Еще… еще одно мое тайное имя. Его нельзя произносить, но я не забуду. Я записал его здесь», — сказав так, Бешеный свернулся под своей надписью клубочком и уснул. Я посмотрел на главврача, который стоял рядом. В свои 50 лет он выглядел глубоким стариком. Большие очки в роговой оправе только усиливали это впечатление. «Что-то не так, мистер Уорд», — обратился я к нему. Доктор был явно чем-то обеспокоен. «Да, Кларк, кое-что изменилось. Адский Пес никогда не вел себя так. У него не было раньше такой силы. И еще он никогда ничего не говорил, только рычал. К чему бы это?».

Утро субботы выдалось каким-то хмурым. Отчасти оттого, что не сбылись прогнозы синоптиков относительно солнышка, а отчасти оттого, что надо было идти на работу. Хоть рабочий день и был укороченный, но работать в субботу все равно не хотелось. Принесли утреннюю газету. Она приятно щекотала нос горьковатым запахом типографской краски. Но на первой странице красовалось нечто не совсем приятное. Большие красные буквы, занявшие половину страницы, кричали: «Scream on Silent Hill» (Крик на Безмолвном Холме). Я быстро развернул газету и прочитал: «В Сайлент Хилл было совершено двойное убийство. Личность убийцы установлена, это некто Уолтер Салливан…». Мой взгляд упал на часы. Черт! Я ведь так на работу опоздаю. Так, ругаясь и натягивая на ходу брюки, туфли и куртку, я и выскочил на улицу. Погода обещала быть отвратительной. А у Бешеного случился второй приступ. Но скорее это был приступ не ярости, а радости. «Теперь я накажу его. Салливан виноват…. Выпусти меня!!!» — заорал Пес и принялся с удесятеренной силой крушить камеру. И тут случилось что-то ужасное. На какие-то полсекунды камера его и сам Бешеный преобразились. Камера превратилась в железную клетку, а он стал похож на мясника с большим (просто гигантским) ножом, а вместо головы красовалась ржавая металлическая пирамида. Но видение тут же исчезло. Бешеный повалился на мягкий пол без чувств и пролежал так до конца моей смены. Только когда я уже собрался уходить, сказали, что он очнулся и ведет себя тихо. Я вышел на улицу и поежился. Шел мелкий противный дождик. Пока добрался до квартиры, весь промок.

Выходные, понедельник и вторник прошли одинаково плохо из-за того, что все время лил дождь. Да не какой-нибудь там захудалый дождичек, а самый настоящий тропический ливень с громом и большими, сверкающими то там, то сям, молниями. В среду дождь прекратился, но город окутал такой густой туман, что видно было не дальше чем на десять шагов. День в клинике прошел обычно. Правда, Бешеный как-то заметно оживился. Придя домой, я сразу понял, что нужно срочно вынести мусор. По пути к ведру захватил старую газету, которую так и не прочитал. Но когда хотел кинуть ее в мусорку, то заметил там что-то блестящее. Я наклонился и достал из ведра потертую бронзовую монету с изображением старика. «Наверное, какая-нибудь безделушка из кукурузных хлопьев», — подумал я и кинул монетку обратно в мусорку. Туда же отправилась и газета. Мусора в ведре накопилось что-то слишком уж много. Я обильно перемотал мешок скотчем и попытался пропихнуть в мусоропровод, но мешок так и застрял посреди дороги. Ну и ладно. Я вернулся в комнату и лег спать.

Утром, когда проснулся, я заорал не хуже Бешеного, когда того выворачивало в камере. О, Господи! Мои руки приросли к телу!!! В тех местах, где руки приросли к туловищу, кожа стала серо-коричневой и была похожа на какой-то размягченный пластик. От страха я дернул руками в стороны, и они оторвались от тела (в смысле не в плечах, а там, где приросли за ночь). Места отрыва представляли собой черно-бордовое месиво, сочащееся зеленой слизью и черной кровью. Бежать! Бежать!! Немедленно бежать отсюда!!! Сейчас это было единственным моим желанием. В одних трусах я выскочил на улицу и побежал. Туман был таким же густым, как вчера. Но как только остановился перевести дух, слева, из тумана, неожиданно вынырнул тот самый мясник с пирамидой на голове. Все мое тело парализовало, и только мозг пульсировал одним словом: «БЕЖАТЬ». Сердце забилось так неистово, что я чувствовал его не на обычном его (сердца) месте, а где-то под ключицей. В глазах потемнело, сознание отключилось, но я успел почувствовать, как ноги несут меня куда-то с огромной скоростью.

Когда глаза вновь стали видеть, то оказалось, что туман остался внизу, а я взобрался повыше на горку и оттуда смотрел на белое озеро тумана. Теперь не оставалось больше ничего, кроме как убраться от этого города подальше. Что я и сделал.